Чехов - Тоска

Кому повем печаль мою?..

Вечерние сумерки. Крупный мокрый снег лениво кружится около только что зажженных фонарей и тонким мягким пластом ложится на крыши, лошадиные спины, плечи, шапки. Извозчик Иона Потапов весь бел, как привидение. Он согнулся, насколько только возможно согнуться живому телу, сидит на козлах и не шевельнется. Упади на него целый сугроб, то и тогда бы, кажется, он не нашел нужным стряхивать с себя снег... Его лошаденка тоже бела и неподвижна. Своею неподвижностью, угловатостью форм и палкообразной прямизною ног она даже вблизи похожа на копеечную пряничную лошадку. Она, по всей вероятности, погружена в мысль. Кого оторвали от плуга, от привычных серых картин и бросили сюда, в этот омут, полный чудовищных огней, неугомонного треска и бегущих людей, тому нельзя не думать...

Иона и его лошаденка не двигаются с места уже давно. Выехали они со двора еще до обеда, а почина все нет и нет. Но вот на город спускается вечерняя мгла. Бледность фонарных огней уступает свое место живой краске, и уличная суматоха становится шумнее.

- Извозчик, на Выборгскую! - слышит Иона. - Извозчик! Иона вздрагивает и сквозь ресницы, облепленные снегом, видит военного в шинели с капюшоном.

- На Выборгскую! - повторяет военный. - Да ты спишь, что ли? На Выборгскую!

В знак согласия Иона дергает вожжи, отчего со спины лошади и с его плеч сыплются пласты снега... Военный садится в сани. Извозчик чмокает губами, вытягивает по-лебединому шею, приподнимается и больше по привычке, чем по нужде, машет кнутом. Лошаденка тоже вытягивает шею, кривит свои палкообразные йоги и нерешительно двигается с места...

- Куда прешь, леший! - на первых же порах слышит Иона возгласы из темной движущейся взад и вперед массы. - Куда черти несут? Пррава держи!

- Ты ездить не умеешь! Права держи! - сердится военный.

Бранится кучер с кареты, злобно глядит и стряхивает с рукава снег прохожий, перебегавший дорогу и налетевший плечом на морду лошаденки. Иона ерзает на козлах, как на иголках, тыкает в стороны локтями и водит глазами, как угорелый, словно не понимает, где он и зачем он здесь.

- Какие все подлецы! - острит военный. - Так и норовят столкнуться с тобой или под лошадь попасть. Это они сговорились.

Иона оглядывается на седока и шевелит губами... Хочет он, по-видимому, что-то сказать, но из горла не выходит ничего, кроме сипенья.

- Что? - спрашивает военный.

Иона кривит улыбкой рот, напрягает свое горло и сипит:

- А у меня, барин, тово... сын на этой неделе помер.

- Гм!.. Отчего же он умер?

Иона оборачивается всем туловищем к седоку и говорит:

- А кто ж его знает! Должно, от горячки... Три дня полежал в больнице и помер... Божья воля.

- Сворачивай, дьявол! - раздается в потемках. - Повылазило, что ли, старый пес? Гляди глазами!

- Поезжай, поезжай... - говорит седок. - Этак мы и до завтра не доедем. Подгони-ка!

Извозчик опять вытягивает шею, приподнимается и с тяжелой грацией взмахивает кнутом. Несколько раз потом оглядывается он на седока, но тот закрыл глаза и, по-видимому, не расположен слушать. Высадив его на Выборгской, он останавливается у трактира, сгибается на козлах и опять не шевельнется... Мокрый снег опять красит набело его и лошаденку. Проходит час, другой...

По тротуару, громко стуча калошами и перебраниваясь, проходят трое молодых людей: двое из них высоки и тонки, третий мал и горбат.

- Извозчик, к Полицейскому мосту! - кричит дребезжащим голосом горбач. - Троих... двугривенный!

Иона дергает вожжами и чмокает. Двугривенный цена не сходная, но ему не до цены... Что рубль, что пятак - для него теперь все равно, были бы только седоки... Молодые люди, толкаясь и сквернословя, подходят к саням и все трое сразу лезут на сиденье. Начинается решение вопроса: кому двум сидеть, а кому третьему стоять? После долгой перебранки, капризничанья и попреков приходят к решению, что стоять должен горбач, как самый маленький.

- Ну, погоняй! - дребезжит горбач, устанавливаясь и дыша в затылок Ионы. - Лупи! Да и шапка же у тебя, братец! Хуже во всем Петербурге не найти...

- Гы-ы... гы-ы... - хохочет Иона. - Какая есть...

- Ну, ты, какая есть, погоняй! Этак ты всю дорогу будешь ехать? Да? А по шее?..

- Голова трещит... - говорит один из длинных. - Вчера у Дукмасовых мы вдвоем с Васькой четыре бутылки коньяку выпили.

- Не понимаю, зачем врать! - сердится другой длинный. - Врет, как скотина.

- Накажи меня бог, правда...

- Это такая же правда, как то, что вошь кашляет.

- Гы-ы! - ухмыляется Иона. - Ве-еселые господа!

- Тьфу, чтоб тебя черти!.. - возмущается горбач. - Поедешь ты, старая холера, или нет? Разве так ездят? Хлобысни-ка ее кнутом! Но, черт! Но! Хорошенько ее!

Иона чувствует за своей спиной вертящееся тело и голосовую дрожь горбача. Он слышит обращенную к нему ругань, видит людей, и чувство одиночества начинает мало-помалу отлегать от груди. Горбач бранится до тех пор, пока не давится вычурным, шестиэтажным ругательством и не разражается кашлем. Длинные начинают говорить о какой-то Надежде Петровне. Иона оглядывается на них. Дождавшись короткой паузы, он оглядывается еще раз и бормочет:

- А у меня на этой неделе... тово... сын помер!

- Все помрем... - вздыхает горбач, вытирая после кашля губы. - Ну, погоняй, погоняй! Господа, я решительно не могу дальше так ехать! Когда он нас довезет?

- А ты его легонечко подбодри... в шею!

- Старая холера, слышишь? Ведь шею накостыляю!.. С вашим братом церемониться, так пешком ходить!.. Ты слышишь, Змей Горыныч? Или тебе плевать на наши слова?

И Иона больше слышит, чем чувствует, звуки подзатыльника.

- Гы-ы... - смеется он. - Веселые господа... дай бог здоровья!

- Извозчик, ты женат? - спрашивает длинный.

- Я-то? Гы-ы... ве-еселые господа! Таперя у меня одна жена - сырая земля... Хи-хо-хо... Могила то есть!.. Сын-то вот помер, а я жив... Чудное дело, смерть дверью обозналась... Заместо того, чтоб ко мне идтить, она к сыну...

И Иона оборачивается, чтобы рассказать, как умер его сын, но тут горбач легко вздыхает и заявляет, что, слава богу, они наконец приехали. Получив двугривенный, Иона долго глядит вслед гулякам, исчезающим в темном подъезде. Опять он одинок, и опять наступает для него тишина... Утихшая ненадолго тоска появляется вновь и распирает грудь еще с большей силой. Глаза Ионы тревожно и мученически бегают по толпам, снующим по обе стороны улицы: не найдется ли из этих тысяч людей хоть один, который выслушал бы его? Но толпы бегут, не замечая ни его, ни тоски... Тоска громадная, не знающая границ. Лопни грудь Ионы и вылейся из нее тоска, так она бы, кажется, весь свет залила, но тем не менее ее не видно. Она сумела поместиться в такую ничтожную скорлупу, что ее не увидишь днем с огнем...

Иона видит дворника с кульком и решает заговорить с ним.

- Милый, который теперь час будет? - спрашивает он.

- Десятый... Чего же стал здесь? Проезжай!

Иона отъезжает на несколько шагов, изгибается и отдается тоске... Обращаться к людям он считает уже бесполезным. Но не проходит и пяти минут, как он выпрямляется, встряхивает головой, словно почувствовал острую боль, и дергает вожжи... Ему невмоготу.

"Ко двору, - думает он. - Ко двору!"

И лошаденка, точно поняв его мысль, начинает бежать рысцой. Спустя часа полтора Иона сидит уже около большой, грязной печи. На печи, на полу, на скамьях храпит народ. В воздухе "спираль" и духота... Иона глядит на спящих, почесывается и жалеет, что так рано вернулся домой...

"И на овес не выездил, - думает он. - Оттого-то вот и тоска. Человек, который знающий свое дело... который и сам сыт и лошадь сыта, завсегда покоен..."

В одном из углов поднимается молодой извозчик, сонно крякает и тянется к ведру с водой.

- Пить захотел? - спрашивает Иона.

- Стало быть, пить!

- Так... На здоровье... А у меня, брат, сын помер... Слыхал? На этой неделе в больнице... История!

Иона смотрит, какой эффект произвели его слова, но не видит ничего. Молодой укрылся с головой и уже спит. Старик вздыхает и чешется... Как молодому хотелось пить, так ему хочется говорить. Скоро будет неделя, как умер сын, а он еще путем не говорил ни с кем... Нужно поговорить с толком, с расстановкой... Надо рассказать, как заболел сын, как он мучился, что говорил перед смертью, как умер... Нужно описать похороны и поездку в больницу за одеждой покойника. В деревне осталась дочка Анисья... И про нее нужно поговорить... Да мало ли о чем он может теперь поговорить? Слушатель должен охать, вздыхать, причитывать... А с бабами говорить еще лучше. Те хоть и дуры, но ревут от двух слов.

"Пойти лошадь поглядеть, - думает Иона. - Спать всегда успеешь... Небось выспишься..."

Он одевается и идет в конюшню, где стоит его лошадь. Думает он об овсе, сене, о погоде... Про сына, когда один, думать он не может... Поговорить с кем-нибудь о нем можно, но самому думать и рисовать себе его образ невыносимо жутко...

- Жуешь? - спрашивает Иона свою лошадь, видя ее блестящие глаза. - Ну, жуй, жуй... Коли на овес не выездили, сено есть будем... Да... Стар уж стал я ездить... Сыну бы ездить, а не мне... То настоящий извозчик был... Жить бы только...

Иона молчит некоторое время и продолжает:

- Так-то, брат кобылочка... Нету Кузьмы Ионыча... Приказал долго жить... Взял и помер зря... Таперя, скажем, у тебя жеребеночек, и ты этому жеребеночку родная мать... И вдруг, скажем, этот самый жеребеночек приказал долго жить... Ведь жалко?

Лошаденка жует, слушает и дышит на руки своего хозяина... Иона увлекается и рассказывает ей все...

Тоска сюжет

Иона Потапов – старый извозчик, главный герой рассказа. Мужчина недавно потерял сына, умер он от тяжелой болезни в больнице. Извозчик, сгорбившись, сидит на козле, тоска и одиночество угнетают его. Падал снег, лошадь и сам извозчик, почти полностью покрыты снегом, мужчина даже не дрогнет.

Долго он сидел, не двигаясь, выехал почти с обеда и вот уже вечер, а клиентов все нет. Наконец, военный прервал тишину, приказал извозчику ехать на Выборгскую и сел в сани. Иона, не торопясь выпрямил шею, хлестнул лошадь, они двинулись с места.

Ехали они медленно, не осторожно. С каждого угла, люди бранились на извозчика, всячески обзывали его, сталкивались с лошадью и указывали ему как надо ездить. Иона ни чего не слышал, он также ехал, молча, не изменяясь в лице. Военный всячески поторапливал извозчика, и осуждал прохожих, которые так и норовили броситься под сани. Иона ухмыльнулся и пошевелил губами, хотел что-то сказать, но произнес только непонятный хрип. Седок, переспросил его, Иона обернулся и с легкой ухмылкой пробормотал, о том, что его сын помер недавно.

Мужчина надеялся поговорить об этом, ему хотелось выговориться, рассказать о наболевшем, но военный откинул пару фраз и закрыл глаза, не желая продолжать беседу. Доехав до нужного места, лошадь остановилась, военный оплатил свой проезд и двинулся своей дорогой. Потапов снова остался один, стоять на том же месте возле трактира. Спустя некоторое время, на горизонте появились три фигуры, то были молодые парни. Двое из них, худые и высокие, а третий плотный и низкий. Они шли и бранились, веселясь, шутили друг над другом.

Один из них подошел к кучеру, указал дорогу и назвал цену проезда, извозчик согласился, он на любую бы цену согласился, лишь бы были клиенты. Усевшись в сани, парни начали бурно обсуждать вечеринку, прошлой ночью. После, они переключились на извозчика, начали его всячески оскорблять и подгонять, чтобы ехал быстрее. Иона не обращая внимания на слова парней, начал рассказ о своем сыне, который недавно умер, но ребята остановили сани и сошли.

День выдался для Потапова не очень прибыльным, он даже не заработал на овес для коня. Приехав домой, он снова остался один, после смерти сына, Иона ни с кем не говорил на эту тему. Ему так хотелось рассказать в подробностях о болезни свое сына, как он умирал в больнице, как проходила подготовка к похоронам, какую одежду надели на погибшего. Слушать старого извозчика ни кто не хотел, все были заняты своими делами. Потапов отправился в конюшню и сел рядом с конем, который не торопясь жевал сено. Мужчина рассказал свою историю ему, а конь тихо слушал, шевеля ушами и жевал.

Тоска

Тоска

нет картинки

Несколько интересных материалов

  • Пушкин - Бахчисарайский фонтан

    Когда-то в давние времена в Бахчисарайском дворце проживал хан Гирей. Он имел большой гарем, управляемый верным евнухом. Красой гарема считалась прекрасная грузинка Зарема.

  • Салтыков-Щедрин - Чижиково горе

    В один прекрасный день чижик решил жениться. Характером был добрый, простой. На службе получил звание майора, работая интендантом. Обеспечил себе безбедную старость, накопив приличную сумму.

  • Пушкин - Гаврилиада

    Поэма А.С. Пушкина» Гавриилиада» написана в 1821 году. Форма написания романа ироничная. События, известные нам из Библии, преподносятся в шутливой интерпретации.

  • Чехов - Беззащитное существо

    Действие рассказа происходит в одном месте, в банке. Изнуренный приступом болезни господин К., начинает принимать посетителей. Ему очень тяжело дышать, одышка мучает его.

  • Стихотворение Иван Бунин Листопад

    Лес, точно терем расписной, Лиловый, золотой, багряный, Веселой, пестрою стеной